На весеннем молитвенном ретрите КЕМО мы встретились и пообщались с Геннадием Глацовским, раввином Харьковской Еврейской Мессианской Общины, о начале войны и опасностях служения под обстрелами, о закрывшихся церквях и оставшихся евреях, а также о том, как члены их общины помогали жителям города.
– Геннадий Исаакович, давайте начнем с того, как вы пришли к Богу.
– Я пришёл к Богу в 1997 году, как сейчас помню — это было 6 сентября. Я покаялся благодаря одному своему еврейскому другу, который пришёл ко мне и рассказал об Иешуа.
Я сам коренной киевлянин, и первая церковь, в которую я попал, это была Киевская Еврейская Мессианская Община. И я не всё там понял — точнее сказать, я вообще ничего тогда не понял. Но было очень интересно.
Позже, в городе Славянск, при «Церкви Победителей» открылось еврейское служение, которое переросло в отдельную еврейскую мессианскую общину, со своей структурой, и люди из общины практически не пересекались с церковью. В 2005 году я параллельно с этим служением начал ездить в город-герой Донецк, где мы также начали еврейскую мессианскую общину на базе, как это парадоксально ни звучит, салона Nuga Best. Нугабестовцы позиционировали себя как «церковь без стен», и это действительно оказался тот случай, когда с еврейского клуба при салоне Nuga Best началась мессианская община.
В Донецке я был пастором общины до 2014 года. Потом же, по понятным причинам, мне из Донецка пришлось выехать — у меня киевская прописка, и мне было опасно продолжать там находиться. Община к тому времени уже насчитывала более 200 человек, с большим реабилитационным центром, с развитым тюремным служением — поскольку в Донецке мест не столь отдаленных примерно столько же, сколько в Крыму санаториев.
– А как вы оказались в Харькове?
– В общем, после Донецка я вернулся в Киев, и Борис Саулович спросил меня, свободен ли я сейчас, и можно ли меня задействовать где-то в служении. Я ответил утвердительно, и вот так в первый раз я направился в Харьков. К тому моменту там уже была группа из 20-25 человек, собиравшихся по субботам и проводивших Шаббат. Туда приезжали сестры из КЕМО, в частности Валентина Коломиец и Светлана Шулик, которые поддерживали это служение.
Я начал регулярно ездить в Харьков из Киева, проводить там Шаббаты, и вот летом 2015 года мы с семьей приняли решение перебраться в Харьков, и я возглавил Харьковскую Еврейскую Мессианскую Общину, и до сих пор являюсь её раввином.
– Это единственная мессианская община в городе? Или есть другие?
– Если я не ошибаюсь, до войны в Харькове существовало порядка пяти мессианских общин.
– А сейчас?
– Сейчас мы вне конкуренции, потому что большинство тех общин с началом войны разъехались кто куда, и только совсем недавно пастор одной из общин вернулся в город и занимается восстановлением служения.
– Как обстояли дела у вашей общины до войны?
– У нас было 100-120 членов, на праздники собиралось, как и положено, втрое больше. С началом войны порядка 80% состава общины выехали из Харькова, в том числе все старшие служители.
– Давайте вспомним тот самый первый день войны, 24 февраля 2022 года. Утром в тот четверг вы просыпаетесь…
– …Как и многие, под звуки взрывов. Уже к обеду по улице, где я живу, начали ездить танки. Над нами летали боевые самолеты. И поскольку я живу на 15-м этаже, сами понимаете, что мне было прекрасно видно и слышно всё, что происходило вокруг — черный дым повсюду, пожары…
– Какие были первые мысли тем утром?
– Первая мысль была как у Чернышевского: «Что делать?». Я думал, что даже если начнется война, то я, имея уже донецкий опыт, буду к этому готов. Но оказался совсем не готов.
И если на тот момент, когда в Донецке начались боевые действия, я понимал, что я сейчас уеду в Киев — там мой дом, моя квартира, мама, родственники и более безопасное место… то тут я увидел, что русские войска наступают в том числе и на Киев, и на юг Украины — и потому не знал, куда бежать и что делать. А потом еще и оказалось, что, поскольку мой возраст подходит под мобилизацию, то я еще и не могу выехать за границу. Поэтому я решил остаться в Харькове и смотреть, как будет дальше развиваться ситуация.
– Люди из общины наверняка звонили вам утром?
– Да, звонили, спрашивали: «Пастор, что нам делать?». И у меня был традиционный ответ: «Честно, я не знаю… мне трудно вам что-то посоветовать». Ведь если ты что-то советуешь, то тем самым берешь на себя ответственность за это. Потому что некоторые звонили и говорили, что они едут в сторону Херсона, а потом оказалось, что со стороны Херсона идут русские войска. А другие поехали в Киев и увидели, что русские наступают и со стороны Киева… Так что я ограничился призывом к молитве и попросил просто ставить меня в известность об их решении.
Мы сразу же организовали общинную молитву, по несколько раз в день — у нас, как и у многих, в мессенджере есть переписка общинная. И я поначалу думал, что все участники молитвы из данной группы находятся в Харькове, а потом оказалось, что подавляющее большинство из них уже уехало. Некоторые даже не предупреждали. Правда, пару сестер в общине мне сразу сообщили, что они будут уезжать в Израиль, и я сказал, что если у них есть такая возможность и им гарантируют безопасный путь — конечно, пусть едут.
– А как поступила конкретно ваша семья?
– Мои жена и дети на тот момент находились в Киеве. Сын сразу же сказал, что в КЕМО проводятся Шаббаты, поэтому он никуда не собирается уезжать — тем более, что в Киеве у нас тут две бабушки: моя мама, и бабушка моей жены. Так что сын решил, что никуда ехать он не будет, а останется служить в общине в Киеве. Жена отправилась в Испанию к моему другу, пастору Игорю Ратникову. На то время у них вот только началось служение, и он сказал, что если моя жена захочет выехать из Украины, то он готов принять её. А дочка поехала к родственникам жены в Германию.
Я же остался сам, на 15-м этаже, в «наблюдательном пункте». Чуть позже мой друг Павел Лесько, пастор «Церкви Победителей», предложил мне перебраться в волонтерский центр, который они организовали, и там было относительно безопасно, поскольку имелось хорошее бомбоубежище. Это было важно, поскольку на тот момент Харьков очень сильно бомбили, в том числе с самолетов, а также артиллерией — чем могли, в общем — все наверняка видели кадры многострадальной Салтовки… В общем, первый месяц я жил в этом волонтерском центре и ночевал каждую ночь в подвале, где максимальная температура была +13 градусов.
У моего друга было 2 тонны продуктов — это было благословение для реабилитационного центра — и он предложил ездить и развозить эти продукты нуждающимся людям. Мы заправляли машины за свои деньги — у кого-то были какие-то заначки, у кого-то оставались церковные деньги с пожертвований, потому что многие церкви закрылись или не проводили служения, так как в городе не ходил общественный транспорт, а такси стоило сумасшедших денег; также были закрыты все залы для проведения служений и вообще собрания были запрещены по причине военных действий. И мы на своих машинах находили нуждающихся людей — инвалидов, пенсионеров, семьи с маленькими детьми — брали эти продукты, развозили, публиковали об этом информацию в соцсетях, чтобы нашлись и другие желающие подключиться к помощи, ведь 2 тонны продуктов на двухмиллионный город это не так уж и много.
Достаточно быстро нашлись люди, которые предложили нам гуманитарную помощь, видя в каком тяжелом положении мы находимся. Спустя некоторое времени мы начали не только развозить продукты, но и проповедовать Евангелие.
Первое общее собрание мы провели на Песах, в апреле 2022 года. Мы свезли на праздник 30 членов нашей общины, оставшихся в городе, плюс были некоторые новые люди — и я, пожалуй, был самым счастливым человеком. Думаю, если бы на обычное наше служение пришли 3 тысячи человек, я был бы менее счастлив, чем тогда, когда посреди войны я увидел этих тридцать человек. Мы увиделись вместе впервые с начала войны, обнимались и плакали. Раздали всем разные вкусности, потом развезли всех по домам.
Действительно, для нашей общины это был настоящий исход. После этого мы стали проводить раз в две недели общее служение, которое позже трансформировалось уже в регулярные собрания.
Со временем мы переехали в небольшой зал, который находился неподалеку, и мы увидели, что к нам стали приходить новые люди. В начале прошлого лета мы запустили школу веры «Путь наверх», и с того времени по сегодня мы провели уже три твилы, и водное крещение совершили 35 человек.
– Слава Богу! Во время войны…
– Да, и такого результата до войны у нас не было, с учетом того, что состав общины очень сильно обновился с тех пор. Есть люди, которые пока твилу не приняли, но продолжают приходить к нам на собрания.
Наши Шаббаты продолжаются. На данное время мы проводим два собрания в субботу, поскольку зал небольшой, и общее количество посещающих Шаббаты — порядка 200 человек.
– Не было ли случая, когда вы понимали, что находились на волосок от гибели, и Господь спас вас в последний момент?
– Угрозы жизни были постоянно, особенно когда мы развозили продукты — и особенно, если это касалось района Салтовки. Мы попросту не могли игнорировать этот район, потому что оттуда было очень много сигналов и призывов о помощи.
Дело в том, что в Харькове с первого дня войны были отключены все лифты в многоэтажных домах. И многие люди, особенно пенсионного возраста, просто оказались заложниками ситуации: человек живет на восьмом, девятом, десятом этаже и спуститься не может. Родственники все уехали, соседи уехали — человек, фактически, обречен на голодную смерть. Он потихоньку съедает все имеющиеся у него продукты и остается абсолютно ни с чем. А человеку 80 с лишним лет, и он понимает, что если он даже и спустится со своего этажа, то уже точно назад не поднимется — у него попросту не хватит на это сил… Я уже не говорю о том, что ему еще нужно сходить в магазин — а в магазинах тогда были страшнейшие очереди, и вначале нужно было отстоять очередь, чтобы попасть в магазин, даже не зная, что в магазине продается — ведь был период, что даже хлеба практически не было.
И вот так, под постоянными обстрелами мы ездили по этим районам. Звонит вот человек из Салтовки и говорит: «Ребята, я просто умираю с голоду. Мне 83 года…». И мы вот приезжаем, и тут: бух, бу-бух, бух — и такое чувство, что следующее попадание обязательно будет по тебе… но, слава Богу, вот так Бог нас хранил.
Особенно меня впечатляли ситуации с людьми, которые оставляли своих пожилых родителей и говорили: «Мама, тебе 80 лет, ты жизнь прожила. А мы еще хотим пожить. Ты на нас не обижайся, кто-то нибудь тебе поможет…» И вот так, собирали вещи и уезжали за границу. А родители оставались на верхних этажах домов.
И я уже не говорю о том, что мы, конечно, парни крепкие, — нам приходилось каждый раз с полными пакетами продуктов подниматься на 7-й, 10-й, 12-й этажи — бегать туда-сюда. В общем, вот так…
– Чуть раньше вы упоминали другие церкви, часть из которых закрылась с начала войны. У вас ведь были и есть отношения с другими пасторами, расскажите чуть подробнее, как действовали в это время наши братья и сестры.
– Ну, наши братья и сестры действовали так: у нас в ДК собиралось до войны 16 церквей, а осталась одна. Многие церкви просто самоликвидировались — люди уезжали, бросали всё… Может, немного некорректно об этом говорить, но некоторые еще в двадцатых числах говорили: «Вы не переживайте, если начнется война, у нас есть ведение! Мы все будем тут, мы все вместе, мы знаем как нам противодействовать этому, как нам воевать, что нам делать…» А человек потом звонит людям 26-го февраля, а оказывается, что весь лидерский состав уже за границей.
Насколько я знаю, только сейчас возобновляется какое-то пасторское общение в городе, после полуторагодичного перерыва.
– А как люди из вашей общины, покинувшие Украину? Может, кто-то вернулся уже назад?
– Пока, можно считать, вернулась только одна сестра из Израиля — она приезжала, посмотрела как дела, и вновь уехала в Израиль заниматься оформлением каких-то документов, но к концу мая она собирается уже вернуться в Харьков.
Остальные пока так и за границей: кто-то пошёл в церковь, если были там на местах мессианские общины — то в общины. Несколько человек в Кёльне, в общине у ребе Родиона Самойловича, еще парочку — в Швейцарии, в Берне тоже есть мессианское служение. В Чехии, в Словакии, в Польше, в Германии — кто где оказался, скажем так.
– Но у людей есть намерение возвращаться? Или не особо?
– Если честно, пока не понятно. Мы такие вопросы не задаем, чтобы не смущать людей и не вгонять их в сложные душевные переживания, чтобы они не начинали думать, что они — предатели… потому что мы понимаем, что эти события все воспринимают по-разному. Кто-то уже адаптировался, — мы, например, уже не реагируем на воздушную тревогу: приходят на телефон уведомления, воют сирены, а в Харькове даже магазины не закрываются. То есть мы на это не обращаем внимание.
А есть и другие люди — вот приехала дочь моей знакомой из Германии, и она реально пугается и переживает, когда воет сирена — а у нас по 10-12 раз в день она звучит до сих пор, ведь до границы с Россией всего 27 километров.
– Была ли какая-то поддержка после начала войны из нашего круга мессианских общин?
– Мне постоянно звонили наши братья и сестры, спрашивали как дела. Борис Саулович, Валентина Коломиец, Таня Чернякова. Звонили, предлагали гуманитарную помощь — а на тот момент в Харьков ездили только эвакуационные поезда, они были полностью забитыми, и мне вообще было непонятно, как можно что-то этим поездом передать.
Звонили и пастыря других мессианских общин: Алексей Бомко из Черновцов, Руслан Романюк из Винницы, другие раввины. И не только звонили, но и даже пересылали деньги. Если не было возможности помочь продуктами, предлагали финансовую помощь.
– Какова ситуация с еврейским населением Харькова? Многие ли евреи покинули город?
– Знаете, огромное количество евреев пожилого возраста никуда не уехали. Они остались и мы работаем с ними. Соответственно, у них есть родственники, которые тоже остались в Харькове. Понятно, что какая-то часть евреев уехала, но, в принципе, работы — выше крыши. Как в старом анекдоте: когда уезжал последний еврей Бердичева, на его проводы пришло 600 евреев. Перспективы есть.
Есть евреи, которые сами не знают, что они евреи, а потом они начинают приходить и признаваться.
– А еврейские организации — синагоги, Сохнут, Хесед — работают?
– Сохнут, насколько я знаю, закрыт с первого дня. Знаю точно, что работала синагога, но слышал, что год назад — прошлой весной — был момент, когда все раввины покинули Харьков. Ни одного не осталось. Остались люди, в основном из местных, которые занимались раздачей гуманитарной помощи, ну и вывозом желающих в Израиль, по спискам.
– Поскольку Харьков это преимущественно русскоязычный город, наверняка и в вашей общине были люди, которые, можно сказать, ждали «освободителей»?
– Понятно, что всё это время Харьков находился на границе с Россией, и родственные связи играли определенную роль. Харьковчане ездили в Россию, и многие россияне постоянно приезжали в Харьков, на известный оптовый рынок Барабашово — к сожалению, от него осталась максимум треть, остальное сгорело и разрушено. В общем, кто-то конечно был настроен пророссийски — но мне кажется, что самые пророссийски настроенные товарищи сейчас стали самыми ярыми украинскими националистами — после того как они увидели, как Харьков буквально стирают с лица земли.
Древнейший центр Харькова, старинные дома, которые даже немцы не трогали, эти ребята начали просто уничтожать. Поэтому я за последнее время не слышал ни одного какого-то пророссийского взгляда. Это просто нужно быть сумасшедшим человеком, чтобы после всего еще хорошо относиться к этим людям и поддерживать какие-то их позиции.
– Как вы видите дальнейшую жизнь и служение вашей общины в Харькове?
– Развитие, спасение евреев. Учим людей, проводим мессианскую школу «Путь наверх» — провожаем людей наверх, в этой еще жизни, да. Спасаем, погружаем и идём дальше. Видим рост и умножение. Мы видим, что, как это ни парадоксально звучит, эти ужасные события послужили, как минимум для нашей общины, точно во благо. Потому что пришёл рост общины, о котором мы очень долго молились, но никогда не могли подумать, что он может прийти через такие обстоятельства.
интервьюер — Алекс Фишман.
Один из самых трогательных моментов в Библии — это когда Йешуа (Иисус) произнес слова прощения на кресте. Его .....
В 17-й главе Евангелия от Иоанна мы читаем прекрасную молитву о единстве, которой молился Иешуа за всех тех, .....
На весеннем молитвенном ретрите КЕМО мы пообщались с Александром Голотой, раввином еврейской мессианской общины в Ужгороде. Поговорили об «успешном .....